Особенности нейрогенеза при задержке роста плода

Кан Н.Е., Леонова А.А., Тютюнник В.Л., Хачатрян З.В.

ФГБУ «Национальный медицинский исследовательский центр акушерства, гинекологии и перинатологии имени академика В.И. Кулакова» Минздрава России, Москва, Россия
Проведен анализ современных литературных данных о роли нейрогенеза и фетального программирования при задержке роста плода. В статье рассмотрены механизмы и научные гипотезы, которые приводят к структурным изменениям центральной нервной системы, нарушениям нейрорегуляции еще во внутриутробном периоде с неблагоприятными последствиями для развития нервной системы и социально-когнитивных функций. Обсуждается роль потенциальных белков-маркеров повреждения головного мозга при задержке роста плода. Изменение фетального программирования, направленности иммунометаболических процессов, уровня воспалительного реагирования является причиной нарушения формирования здоровья, витальной сердечно-сосудистой и нейроэндокринной патологии в постнатальном периоде жизни. Поэтому выявление клеточных и молекулярных механизмов, вызывающих плацентарную дисфункцию, нарушения оптимального развития органов плода и генетического/эпигенетического программирования, белков-маркеров повреждения вещества головного мозга плода, определение которых необходимо для ранней диагностики гипоксически-ишемической энцефалопатии, является серьезной проблемой, необходимой для дальнейшего изучения.
Заключение: С внедрением современных исследований на основании изучения эпигенетической регуляции появилась надежда на создание новых методов прогнозирования, диагностики задержки роста плода с учетом полученных данных в области этиологии и патогенеза. Увеличивающееся количество информации по фетальному программированию некоторых заболеваний у взрослых может явиться важным рычагом в попытке остановить рост патологии.

Ключевые слова

задержка роста плода
нейрогенез
фетальное программирование
эпигенетика

Задержка роста плода (ЗРП) относится к группе «больших» акушерских синдромов и является одной из основных причин перинатальной заболеваемости и смертности [1–4]. Данная патология является проявлением патологических изменений в органах и системах плода, что может оказывать неблагоприятное влияние на последующую жизнь ребенка, а также приводить к долгосрочным нарушениям здоровья взрослого человека [5–8]. Наиболее изученной областью исходов у этих новорожденных являются кардиометаболические нарушения, которые во взрослой жизни чаще всего прогрессируют в метаболический синдром, динамика которого приводит к таким заболеваниям, как сахарный диабет 2 типа, ишемическая болезнь сердца и др. [9–12]. При изучении плодов с ЗРП и маловесных к гестационному возрасту (МГВ) было отмечено, что не каждый ребенок с ЗРП отставал в развитии нервной системы. В то же время дети, рожденные маловесными, имели в дальнейшем неврологические нарушения [13, 14]. С этих позиций интерес представляет изучение механизмов, влияющих на развитие нервной системы ребенка, подвергшегося отставанию в своем физическом развитии и столкнувшегося в дальнейшем со сложностями в познании окружающего мира.

В настоящее время ЗРП понимают как неспособность достичь им своего генетического потенциала развития в утробе матери. Однако, учитывая последние данные, связанные с быстрым «созреванием» плода и неэффективностью пролонгирования беременности, можно предположить, что данное определение неактуально [15–17]. Следует понимать, что ЗРП – генетически варьируемый способ выживания плода в условиях хронического стресса и длительной гипоксии. При этом хронический стресс в данном контексте определяется как субоптимальная пренатальная среда, которая включает в себя окислительный стресс и митохондриальную дисфункцию, стресс эндоплазматического ретикулума, воспаление, апоптоз и аутофагию [18–20]. Изучая антенатальный нейрогенез плодов с ЗРП, необходимо исследовать ключевые моменты, влияющие на постнатальные отклонения в развитии нервной системы с учетом сроков гестации [21–23].

Приведенные выше данные рассматриваются как внутренние факторы, влияющие на гипоксию в антенатальном развитии плодов с ЗРП. Учитывая многофакторность вопроса, необходимо понимать также и внешние причины, влияющие на «фетальное программирование» при ЗРП, приводящие к гипоксии. К данным фактором относятся: анемия, курение и синдром обструктивного апноэ во сне, повышенное сосудистое сопротивление, воспалительные заболевания и диабет у матери, проживание матери в высотной области выше 2500 м [24].

Развитие центральной нервной системы (ЦНС) у человека начинается с пролиферации клеток и нейрогенеза с 8 до 16 недель беременности. Точно так же пролиферация сосудистого дерева соответствует этой ранней фазе нейрогенеза, закладывая основу для нейроваскуляции. Вторая – пролиферативная фаза, между 20-й неделей и 1 годом жизни (или более), является периодом глиогенеза. Нейроны генерируются в специализированных пролиферативных вентрикулярных и субвентрикулярных зонах с 12-й по 20-ю неделю гестации и мигрируют, что перекрывается с ранней пролиферативной фазой, перемещая постмитотические нейроны из зон интенсивной пролиферации в места их окончательного проживания. Распространение нейронов по всей ЦНС имеет решающее значение для установления клеточной архитектуры и последующего развития нейронных сетей. Самая крупная и лучше всего описанная массовая миграция нейронов происходит для формирования коры головного мозга. Нейроны проходят из желудочковой зоны к корковой пластинке и мигрируют вдоль этих проводников глиальных волокон. Первый набор мигрирующих клеток внутри головного мозга сначала занимает самые глубокие слои коры, а последующие волны мигрирующих нейронов занимают положение следующих наиболее поверхностных слоев коры. Полный набор нейронов в коре достигается между 20-й и 24-й неделями беременности, а к 28 неделям формируется шестислойная кора с нейронами. В III триместре беременности закладывается основа для мозговой сети, архитектуры и последующей неврологической функции, устанавливая внутри- и межрегиональные сети и синаптогенез головного мозга, что приводит к миелинизированию. При оптимальном течении антенатальных организационных процессов закладывается основа для интегрированной обработки информации в глобальном масштабе, что необходимо для сложных когнитивных задач, поведения и двигательных функций. Оптимальная функция нейронов зависит от адекватной миелинизации аксонов в качестве изоляции для передачи сигнала, что обеспечивается зрелыми олигодендроцитами. Миелинизация обеспечивает нейронам защиту и поддержку критической липопротеиновой мембраны, которая способствует целостности аксонов и быстрой передаче импульсов, а также оптимизирует метаболическую эффективность [25–27].

Основными «точками агрессии» нервной системы у плодов с ЗРП являются: 1) повреждение белого вещества посредством уменьшения его объема и нарушения миелинизации нейронов; 2) уменьшение толщины серого вещества и расстройства гирификации в ответственных за когнитивные функции отделах головного мозга (гиппокампе, лобных и височных долях); 3) механизм «выживания» путем региональных изменений церебральной перфузии (сдвиг адаптивной реакции в направлении хвостатого ядра, внутренней капсулы и базальных ганглиев); 4) нейровоспаление, окислительный стресс и апоптоз; 5) экспрессия и роль в развитии нервной системы у плода нейротрофического фактора мозга (brain-derived neurotrophic factor, BDNF) – белка человека, кодируемого геном BDNF. BDNF относится к нейротрофинам, веществам, стимулирующим и поддерживающим развитие нейронов. Он действует на определенные нейроны центральной и периферической нервных систем, помогая выживать появляющимся нейронам, увеличивает численность и дифференциацию новых нейронов и синапсов [28–31].

Повреждение белого вещества, связанное с ЗРП, включает уменьшение объема белого вещества и его гипомиелинизацию. Дефицит миелинизации, наблюдаемый у доношенных и недоношенных детей с ЗРП, проявляется в возрасте 12 и 18 месяцев, а также 6 лет, что указывает на долговременные изменения белого вещества головного мозга [32]. Миелин продуцируется и откладывается только зрелыми олигодендроцитами, начиная примерно с 30–32 недель беременности [33]. Незрелые предшественники, преолигодендроциты, присутствуют до начала миелинизации и составляют 90% всех олигодендроцитов на 23–32-й неделе беременности. Считается, что именно эти преолигодендроциты чрезвычайно чувствительны к таким состояниям, как гипоксия или повышенный уровень нейровоспалительных медиаторов, и, следовательно, причастны к повреждению белого вещества при недоношенности или других перинатальных нарушениях. К дополнительным поддерживающим глиальным клеткам, необходимым для оптимальной работы сети мозга, относят астроциты, микроглию и нейроваскуляцию, которые при гипоксии и ЗРП способствуют невропатологии и активируют патологические пути, которые могут модифицировать повреждение [34, 35].

Раннее созревание лимбических областей, в особенности миндалевидного тела и гиппокампа, может быть особенно уязвимо при внутриутробной гипоксии: сокращается объем и изменяется топология регионарной сосудистой сети данных областей. Есть данные о восприимчивости лимбической системы к гипоксически-ишемическому повреждению мозга, воздействию на плод глюкокортикоидов, уровень которых повышается в условиях материнского стресса и/или дисфункции плаценты [36, 37].

Время развития гиппокампа объясняет избирательную чувствительность данной структуры к ЗРП. Гиппокамп напоминает взрослую форму к 25-й неделе беременности. II триместр беременности характеризуется активным периодом нейрогенеза, и незначительные нарушения могут оказывать сильное влияние на развитие гиппокампа. Кроме того, последний, по-видимому, является одной из областей мозга, особенно подверженной эпигенетической модификации и влиянию окружающей среды [34, 38, 39].

Описано несколько структурных и функциональных аномалий головного мозга, потенциально связывающих скорость роста плода с неблагоприятными последствиями для развития нервной системы и социально-когнитивных функций. Так, у младенцев с ЗРП обнаруживаются уменьшенные объемы мозга, а также задержка и уменьшение миелинизации [37, 40, 41].

ЗРП оказывает серьезное влияние на развитие также в виде снижения объема серого вещества и уменьшения толщины коры головного мозга, что приводит к изменению укладки последней и формированию аномальной корковой складчатости. Вышеуказанные процессы, характеризующиеся снижением структурной сложности коры головного мозга, объема гиппокампа и мозжечка, описаны в литературе у малых для гестационного возраста и недоношенных новорожденных [27, 42]. Уменьшению толщины коры у младенцев с задержкой роста могут способствовать снижение числа нейронов неокортекса и/или изменение дифференцировки нейронов и отростков нейритов. Так, I. Dudink et al. (2022) было показано, что при ЗРП отмечается уменьшение окружности головы, количества клеток в кортикальной пластинке и маргинальной зоне, которые снабжают клетки будущей коры. Приведенные данные подчеркивают, что дефицит развития серого вещества коры головного мозга закладывается во время беременности и проявляется к началу III триместра [25]. Необходимо отметить, что толщина коры уменьшается в островковой, височной, теменной и лобной долях. Уменьшаются внутричерепной объем и мозговое кровообращение серого вещества, толщина таламических и базальных ганглиев, гиппокампа [35].

В ответ на хроническую гипоксию вначале наблюдается преимущественная перфузия крови в лобную область головного мозга, на что указывает расширение сосудов передней мозговой артерии (ПМА), это происходит до наступления изменений в средней мозговой артерии (СМА) [41]. Если гипоксия сохраняется и/или ухудшается, церебральная перфузия изменяется с вазодилатацией СМА и сдвигом от преимущественного кровоснабжения лобных долей к глубокому серому веществу базальных ганглиев. Вазодилатация СМА при снижении пульсационного индекса связана с усугублением гипоксемии плода. Следовательно, кровоток в пределах СМА можно использовать для определения прогрессирующей гипоксии плода и региональных изменений церебральной перфузии. Изменение регионарной церебральной вазодилатации, впервые проявляющееся в ПМА, а затем, примерно через неделю, обнаруживаемое в СМА, демонстрирует сдвиг адаптивной реакции на гипоксию от поддержания развития мозга к выживанию. Начальная вазодилатация ПМА поддерживает кровоснабжение лобной области мозга, включая медиальные области лобной и теменной долей, вероятно, защищая развитие областей мозга, связанных с основными двигательными и когнитивными функциями, включая речь и память. При длительной или усугубляющейся гипоксии плода происходит снижение перфузии крови в лобную область через ПМА, наряду с появлением сниженного пульсационного индекса в СМА. Вазодилатация СМА происходит постепенно по мере ухудшения состояния плода, что, по-видимому, отражает усиление перфузии в направлении хвостатого ядра, внутренней капсулы и базальных ганглиев. Этот постепенный сдвиг от снабжения ПМА лобной области к снабжению СМА глубокого серого и белого вещества может быть «механизмом выживания», поскольку регуляция жизненно важных функций, таких как дыхание, частота сердечных сокращений и артериальное давление, контролируется стволом головного мозга, который имеет непосредственные связи через тракты белого вещества внутренней капсулы с базальными ганглиями [27].

Постнатальная среда играет косвенную роль в провоцировании долгосрочной метаболической дисфункции, поскольку потомство, рожденное в среде, которая «не соответствует» среде внутриутробного развития, подвержено неадекватным изменениям в программировании плода. Исследования на животных выявили несколько механизмов, управляющих этой взаимосвязью, включая эпигенетическую регуляцию экспрессии генов, микробиоту и оси гипоталамус-гипофиз-надпочечники. Рост и развитие плода состоят из сложных клеточных процессов, которые очень чувствительны к внутри- и внеклеточным стрессорам [42].

Исследование нейровоспаления обнаруживает растущие доказательства раннего молекулярного воздействия ЗРП на головной мозг [32]. Нейровоспаление опосредовано микроглией и включает ряд процессов. В ряде исследований сообщалось, что число активированных микроглиальных клеток, астроцитов и экспрессия провоспалительных цитокинов увеличивались на животных при создании модели ЗРП. При этом астроциты становятся реактивными в ответ на сигналы, продуцируемые поврежденными нейронами, что усугубляют повреждение головного мозга [20].

Кроме того, по данным литературы, ЗРП часто вызывает повышенный стресс в митохондриях, поскольку эта органелла играет основную роль в производстве энергии. Возникающая при этом митохондриальная дисфункция сосуществует с неослабевающим окислительным стрессом. Увеличение активных форм кислорода (АФК), дифференциальная экспрессия антиоксидантных ферментов, усиление перекисного окисления липидов и нарушение синтеза АТФ в совокупности указывают на то, что окислительный стресс является важным фактором аберрантного метаболизма [42].

Известно, что апоптоз является важной физиологической реакцией на развитие и повреждение нервной системы. Исследования на моделях грызунов показали, что основным проявлением повреждения серого вещества при задержке внутриутробного роста были потеря и разрушение нейронов, что в основном связано с апоптозом нейронов [36]. Последний при ЗРП был связан с повышенной экспрессией каспазы-3, которая снижала экспрессию антиапоптотического внутриклеточного белка Bcl-2 (Apoptosis regulator Bcl-2) и увеличивала экспрессию проапоптотического Bcl-2-подобного белка 4, который у людей кодируется геном BAX. Экспрессия Bcl-2 и Bax регулируется p53, который индуцирует одновременно апоптоз и транскрипцию MDM2, который ингибирует p53, индуцирующий апоптоз. Апоптотическая активность и уровни мРНК p53, общего белка p53 и фосфорилированного белка p53 (Ser15) были значительно повышены, а уровни мРНК MDM2 и фосфорилированного белка MDM2 (Ser166) были снижены в области CA1 гиппокампа, коры, околожелудочкового белого вещества и миндалевидного тела крыс с задержкой внутриутробного развития. Эти результаты показывают, что p53-сигнальный путь в головном мозге при задержке внутриутробного развития крыс нарушается, и это нарушение приводит к усилению апоптоза, индуцированного p53 [20].

К факторам, усиливающим апоптоз, относят BDNF-реакцию. Известно, что связывание BDNF с рецептором TrkB способствует выживанию нейронов, когда как связывание с рецептором p75NTR – апоптозу. BDNF синтезируются в виде форм-предшественников (pro-BDNF), расщепляются внутриклеточными протеазами, такими как фурин (pro-конвертаза), что приводит к образованию зрелой молекулы BDNF на карбоксильном конце. Зрелая молекула BDNF предпочтительно активирует рецепторы TrkB, в то время как про-BDNF, которая также является биологически активной, предпочтительно активирует рецептор p75NTR, усиливая апоптоз. Активация p75NTR с последующим взаимодействием с такими сигнальными молекулами, как NRAGE, TRAF и NRIF, приводит к апоптозу в основном за счет JNK-зависимого фосфорилирования Bad (проапоптогенный белок семейства Bcl-2). Исходя из вышеизложенного, соотношение pro-BNDF и зрелых BDNF определяет выживаемость или гибель клеток по пути апоптоза [31].

BDNF обнаруживается во всей ЦНС, но в большей степени экспрессируется в гиппокампе, особенно в субгранулярной зоне зубчатой извилины, мозжечке, пирамидных клетках неокортекса, а также в спинном мозге [34]. Экспериментальные исследования показали, что у новорожденных его уровень в коре головного мозга коррелирует с таковым в сыворотке крови. В связи с чем определение BDNF в пуповинной крови позволяет не только выявить наличие повреждения, но и одновременно оценить компенсаторные возможности ремоделирования нейронных структур головного мозга новорожденного, а также прогнозировать последствия неблагоприятных воздействий в антенатальном периоде развития [21]. BDNF имеет решающее значение для нейрогенеза гиппокампа, способствующего обучению и развитию памяти. Однако это влияние остается не до конца изученным. [28]. BDNF синтезируется на низких уровнях в ЦНС во время внутриутробного развития плода и на более высоких уровнях в постнатальный период. У взрослых BDNF является наиболее распространенным нейротрофином с высокой концентрацией в гипоталамусе и гиппокампе. В работе D.D. Briana и A. Malamitsi-Puchner (2018) показано, что BDNF может выполнять важные функции во время беременности, модулируя рост плода и участие в развитии и созревании центральных и периферических органов плода, включая плаценту. BDNF действует на свой рецептор у предимплантационных эмбрионов, кроме того, способствует размножению клеток трофэктодермы и отростков бластоцисты перед имплантацией у животных и человека. Во время внутриутробного развития экспрессия BDNF и его рецептора значительно возрастает в период максимального роста нейронов, дифференцировки и синаптогенеза [28]. Кроме того, BDNF может предотвращать апоптоз нейронов, индуцируя экспрессию антиапоптотических членов семейства Bcl-2 и ингибиторов каспаз, а также ингибируя проапоптотические белки, такие как Bax и Bak. Способствуя выживанию нейронов, росту нейритов и синаптогенезу, BDNF играет решающую роль в формировании нейронных цепей в головном мозге, включая те, которые регулируют энергетический гомеостаз, а также участвует в контроле множества аспектов циркадных паттернов поведения и нейроэндокринных процессов [31].

BDNF был обнаружен в амниотической жидкости во время беременности человека и животных. Плацента, вероятно, может быть основным источником BDNF в амниотической жидкости во время беременности. Ингибитор К252а ограничивает развитие плаценты, что сопровождается повышением апоптоза клеток трофобласта во время беременности и снижением массы тела плода, что указывает на существенную роль BDNF в программировании плода и последующих долгосрочных последствиях во взрослом возрасте (метаболический синдром, ожирение и т.д.) [28].

Активация синапсов и «запуск» потенциалов действия для распространения сигналов по аксонам являются фундаментальными механизмами, с помощью которых нейроны выполняют свои функции. Продуцируемый в зависимости от активности нейронов сигнальный путь BDNF усиливает синаптическую пластичность и способствует нейрогенезу и, таким образом, может опосредовать благотворное влияние прерывистых энергетических проблем на когнитивные функции и настроение. Активация рецептора BDNF TrkB усиливает биоэнергетику нейронов, стимулируя транспорт глюкозы и митохондриальный биогенез, одновременно повышая устойчивость нейронов к метаболическому, окислительному и эксайтотоксическому стрессу. Нарушение регуляции BDNF может привести к нарушениям репродуктивной функции и таким неблагоприятным исходам беременности, как преэклампсия и ЗРП [29].

Вышеуказанное обусловливает актуальность поиска белков-маркеров повреждения головного мозга. Были описаны несколько потенциальных маркеров повреждения мозгового вещества: S100beta, NSE, GFAP, UCHL1, NF-H, NF-M, NF-L, Tau protein, BT-CC, SBDP150, SBDP145, MAP2, BDNF, Abeta42, Synaptogyrin-3, PrPc, TPD-43, Sinaptopodin. Так, в пуповинной крови доношенных новорожденных, но с развившейся тяжелой формой гипоксически-ишемической энцефалопатии уровень креатин-фосфокиназы мозгового типа (BT-CC) был повышен в несколько раз по сравнению с таковым у здоровых детей в течение первых 6 и 24 ч жизни. Но при этом BT-CC не является ферментом, специфичным для повреждения головного мозга, а экспрессируется в большинстве тканей и может быть связан с повреждением других органов при асфиксии [36]. Белок S100 экспрессируется клетками глии, но может вырабатываться адипоцитами тканей, клетками сердечной мышцы, скелетных мышц; его уровень также может повышаться при ортопедическом повреждении, не включая повреждение головного мозга [32]. All-spectrin proteins (SBDP145, SBDP150, STNF) – аксональные белки, помимо экспрессии в ЦНС, могут вырабатываться периферическими мононуклеарами [23].

Еще одним кандидатом является убиквитин-С-терминальная гидролаза L1(UCHL1), фермент, специфичный для цитоплазмы нейронов, – маркер апоптоза. Уровень этого белка значительно повышается в первые 24 ч жизни новорожденных со средней и тяжелой формой гипоксически-ишемической энцефалопатии, но обладает очень слабой корреляцией с изменениями, детектируемыми на магнитно-резонансной томографии (МРТ) уже на 5-е сутки жизни и в более позднем периоде (1 год). UCHL1 результативен, во-первых, в отношении его совместного рассмотрения в качестве маркера вместе с GFAP. Он недостаточно специфичен для ЦНС, так как вырабатывается нейронами периферической нервной системы, клетками эндокринной системы, гладкомышечными клетками, эндотелиальными клетками [30]. NSE как маркер неспецифичен по отношению к повреждению ЦНС. Помимо выработки его в межклеточном пространстве нервной системы, он может вырабатываться в эритроцитах при их повреждении [32]. Так же, как и маркер MBP, который является белком миелина ЦНС, он может экспрессироваться и миелином периферической нервной системы, и клетками костной ткани, и клетками иммунной системы [26].

Неоднозначна роль белка легкой цепи нейрофиламента (NF-L). Несмотря на его высокую корреляцию с картиной МРТ в последующих временных интервалах, его повышенный уровень в первые 6 ч жизни остается под вопросом, и данный белок можно, скорее всего, рассматривать как прогностический признак дальнейшего исхода, а не постановки диагноза [39].

Известно, что S100A8 участвует в ряде важных биологических процессов, включая воспаление и регуляцию гомеостаза кальция посредством взаимодействия с S100A9. Также было обнаружено, что комплекс S100A8/A9 участвует в ингибировании чрезмерных окислительных процессов и способствует продукции провоспалительных цитокинов. В свою очередь, гаптоглобин является антиоксидантным белком, связывая свободный гемоглобин, и защищает головной мозг от АФК во время кровоизлияний, экспрессируется в тканях печени и мозга [32].

Итак, можно сделать вывод о том, что все маркеры делятся на специфичные к повреждению головного мозга и неспецифичные. К нейроспецифичным маркерам относятся: GFAP, S100B, MBP, S100A8, BDNF, Tau-protein, Sinaptopodin, NGAL, NPTRX -2. Все остальные рассматриваемые белки относятся к группе неспецифичных и могут вырабатываться при повреждении не только клеток нервной системы, но и эритроцитов, клеток костной ткани, эндокринной системы и др.

Необходимо помнить не только о прогностической ценности биологически активных веществ, но и о времени их максимальной концентрации в крови, что позволяет их разделить на две группы: острофазные белки и белки хронического повреждения. К острофазным белкам будут относиться: BT-CC, All-spectrin proteins (SBDP145, SBDP150, STNF), UCHL1, NF-H, NF-M, MAP2, NSE). Остальные белки относятся к белкам, концентрация которых в плазме будет иметь большую прогностическую ценность при хроническом повреждении.

Заключение

Таким образом, изменение фетального программирования, направленности иммунометаболических процессов, уровня воспалительного реагирования является причиной нарушения формирования здоровья в постнатальном периоде жизни, витальной сердечно-сосудистой и нейроэндокринной патологии в молодом и среднем возрасте. Поэтому выявление клеточных и молекулярных механизмов, вызывающих плацентарную дисфункцию, нарушения оптимального развития органов плода и генетического/эпигенетического программирования, белков-маркеров повреждения мозгового вещества плода, определение которых необходимо для ранней диагностики гипоксически-ишемической энцефалопатии, является серьезной проблемой, необходимой для дальнейшего изучения.

Список литературы

  1. Савельева Г.М., Сухих Г.Т., Серов В.Н., Радзинский В.Е., ред. Акушерство. Национальное руководство. 2-е изд. М.: ГЭОТАР-Медиа; 2022. 1080с. 
  2. Министерство здравоохраненеия Российской Федерации. Недостаточный рост плода, требующий предоставления медицинской помощи (задержка роста плода). Клинические рекомендации. М.; 2021. 71с. 
  3. RCOG. Small-for-gestational-age fetus, investigation and management.Green-top Guideline No. 31. 2014.
  4. Sharma D., Farahbakhsh N., Shastri S., Sharma P. Intrauterine growth restriction – part 2. J. Matern. Fetal Neonatal Med. 2016; 29(24): 4037-48. https://dx.doi.org/10.3109/14767058.2016.1154525.
  5. Джобава Э.М. Фетальное программирование. Акушерство и гинекология. 2018; 3: 10-5. https://dx.doi.org/10.18565/aig.2018.3.10-15. 
  6. Armengaud J.B., Yzydorczyk C., Siddeek B., Peyter A.C., Simeoni U. Intrauterine growth restriction: clinical consequences on health and disease at adulthood. Reprod. Toxicol. 2021; 99: 168-76. https://dx.doi.org/10.1016/j.reprotox.2020.10.005.
  7. Kwon E.J., Kim Y.J. What is fetal programming?: a lifetime health is under the control of in utero health. Obstet. Gynecol. Sci. 2017; 60(6): 506-19.https://dx.doi.org/10.5468/ogs.2017.60.6.506.
  8. Schwartz J., Morrison J.L. Impact and mechanisms of fetal physiological programming. Am. J. Physiol. Regul. Integr. Comp. Physiol. 2005; 288(1):R11-5. https://dx.doi.org/10.1152/ajpregu.00698.2004.
  9. Петров Ю.А., Купина А.Д. Фетальное программирование – способ предупреждения заболеваний во взрослом возрасте. Медицинский cовет. 2020; 13: 50-6. https://dx.doi.org/10.21518/2079-701X-2020-13-50-56. [Petrov Yu.A., Kupina A.D. Fetal programming is a way to prevent diseases in adulthood (literature review). Meditsinskiy sovet/Medical Council. 2020; 13: 50-6. (in Russian) https://dx.doi.org/10.21518/2079-701X-2020-13-50-56.
  10. Fall C.H.D., Kumaran K. Metabolic programming in early life in humans. Philos. Trans. R. Soc. Lond. B. Biol. Sci. 2019; 374(1770): 20180123.https://dx.doi.org/10.1098/rstb.2018.0123.
  11. Fernandez-Twinn D.S., Hjort L., Novakovic B., Ozanne S.E., Saffery R. Intrauterine programming of obesity and type 2 diabetes. Diabetologia. 2019; 62(10): 1789-801. https://dx.doi.org/10.1007/s00125-019-4951-9.
  12. Marciniak A., Patro-Małysza J., Kimber-Trojnar Ż., Marciniak B., Oleszczuk J., Leszczyńska-Gorzelak B. Fetal programming of the metabolic syndrome. Taiwan. J. Obstet. Gynecol. 2017; 56(2): 133-8. https://dx.doi.org/10.1016/j.tjog.2017.01.001.
  13. Макаров И.О., Юдина Е.В., Боровкова Е.И. Задержка роста плода. Врачебная тактика. Учебное пособие. 3-е изд. М.: МЕДпресс-информ; 2016. 56с. 
  14. Perrone S., Santacroce A., Picardi A., Buonocore G. Fetal programming and early identification of newborns at high risk of free radical-mediated diseases. World J. Clin. Pediatr. 2016; 5(2): 172-81. https://dx.doi.org/10.5409/wjcp.v5.i2.172.
  15. Железова М.Е., Зефирова Т.П., Канюков С.С. Задержка роста плода: современные подходы к диагностике и ведению беременности. Практическая медицина. 2019; 17(4): 8-14. https://dx.doi.org/10.32000/2072-1757-2019-4-8-14. 
  16. Bendix I., Miller S.L., Winterhager E. Editorial: causes and consequences of intrauterine growth restriction. Front. Endocrinol. (Lausanne). 2020; 11: 205. https://dx.doi.org/10.3389/fendo.2020.00205.
  17. von Beckerath A.K., Kollmann M., Rotky-Fast C., Karpf E., Lang U., Klaritsch P. Perinatal complications and long-term neurodevelopmental outcome of infants with intrauterine growth restriction. Am. J. Obstet. Gynecol. 2013; 208(2): 130.e1-6. https://dx.doi.org/10.1016/j.ajog.2012.11.014.
  18. Липатов И.С., Тезиков Ю.В., Амосов М.С., Зуморина Э.М. Клинико-патогенетические варианты задержки роста плода различных сроков манифестации. Медицинский совет. 2021; 3: 54-65. https://dx.doi.org/10.21518/2079-701X-2021-3-54-65. 
  19. Стрижаков А.Н., Мирющенко М.И., Игнатко И.В., Попова Н.Г., Флорова В.С., Кузнецов А.С. Прогнозирование синдрома задержки роста плода у беременных высокого риска. Акушерство и гинекология. 2017; 7: 34-44. https://dx.doi.org/10.18565/aig.2017.7.34-44. 
  20. Wan L., Luo K., Chen P. Mechanisms underlying neurologic Injury in intrauterine growth restriction. J. Child Neurol. 2021; 36(9): 776-84.https://dx.doi.org/10.1177/0883073821999896.
  21. Морозова А.Ю., Милютина Ю.П., Ковальчук-Ковалевская О.В., Арутюнян А.В., Евсюкова И.И. Содержание нейронспецифической енолазы и мозгового нейротрофического фактора в пуповинной крови доношенных новорожденных с задержкой внутриутробного развития. Журнал акушерства и женских болезней. 2019; 68(1): 29-36. https://dx.doi. org/10.17816/JOWD68129-36. 
  22. Visentin S., Grumolato F., Nardelli G.B., Di Camillo B., Grisan E., Cosmi E. Early origins of adult disease: low birth weight and vascular remodeling. Atherosclerosis. 2014; 237(2): 391-9. https://dx.doi.org/10.1016/j.atherosclerosis.2014.09.027.
  23. Murray D.M. Biomarkers in neonatal hypoxic-ischemic encephalopathy-Review of the literature to date and future directions for research. Handb. Clin. Neurol. 2019; 162: 281-93. https://dx.doi.org/10.1016/B978-0-444-64029-1.00013-8.
  24. Colson A., Sonveaux P., Debiève F., Sferruzzi-Perri A.N. Adaptations of the human placenta to hypoxia: opportunities for interventions in fetal growth restriction. Hum. Reprod. Update. 2021; 27(3): 531-69. https://dx.doi.org/10.1093/humupd/dmaa053.
  25. Dudink I., Hüppi P.S., Sizonenko S.V., Castillo-Melendez M., Sutherland A.E., Allison B.J., Miller S.L. Altered trajectory of neurodevelopment associated with fetal growth restriction. Exp. Neurol. 2022; 347: 113885. https://dx.doi.org/10.1016/j.expneurol.2021.113885.
  26. Jia Y., Jia X., Xu H., Gao L., Wei C., Li Y. et al. Blood plasma metabolic profile of newborns with hypoxic-ischaemic encephalopathy by GC-MS. Biomed. Res. Int. 2021; 2021: 6677271. https://dx.doi.org/10.1155/2021/6677271.
  27. Zhang Y.J. Recent research on the influence of intrauterine growth restriction on the structure and function of the nervous system. Zhongguo Dang Dai Er Ke Za Zhi. 2021; 23(11): 1184-9. https://dx.doi.org/10.7499/j.issn.1008-8830.2108044.
  28. Briana D.D., Malamitsi-Puchner A. Developmental origins of adult health and disease: The metabolic role of BDNF from early life to adulthood. Metabolism. 2018; 81: 45-51. https://dx.doi.org/10.1016/j.metabol.2017.11.019.
  29. Marosi K., Mattson M.P. BDNF mediates adaptive brain and body responses to energetic challenges. Trends Endocrinol. Metab. 2014; 25(2): 89-98.https://dx.doi.org/10.1016/j.tem.2013.10.006.
  30. Massaro A.N., Wu Y.W., Bammler T.K., Comstock B., Mathur A., McKinstry R.C. et al. Plasma biomarkers of brain injury in neonatal hypoxic-ischemic encephalopathy. J. Pediatr. 2018; 194: 67-75. https://dx.doi.org/10.1016/j.jpeds.2017.10.060.
  31. Pathare-Ingawale P., Chavan-Gautam P. The balance between cell survival and death in the placenta: Do neurotrophins have a role? Syst. Biol. Reprod. Med. 2022; 68(1): 3-12. https://dx.doi.org/10.1080/19396368.2021.1980132.
  32. Chaparro-Huerta V., Flores-Soto M.E., Merin Sigala M.E., Barrera de León J.C., Lemus-Varela M.L., Torres-Mendoza B.M., Beas-Zárate C. Proinflammatory cytokines, enolase and S-100 as early biochemical indicators of hypoxic-ischemic encephalopathy following perinatal asphyxia in newborns. Pediatr. Neonatol. 2017; 58(1): 70-6. https://dx.doi.org/10.1016/j.pedneo.2016.05.001.
  33. Ding Y.X., Cui H. The brain development of infants with intrauterine growth restriction: role of glucocorticoids. Horm. Mol. Biol. Clin. Investig. 2019; 39(1). https://dx.doi.org/10.1515/hmbci-2019-0016.
  34. Gilchrist C., Cumberland A., Walker D., Tolcos M. Intrauterine growth restriction and development of the hippocampus: implications for learning and memory in children and adolescents. Lancet Child Adolesc. Health. 2018; 2(10): 755-64. https://dx.doi.org/10.1016/S2352-4642(18)30245-1.
  35. Sacchi C., O’Muircheartaigh J., Batalle D., Counsell S.J., Simonelli A., Cesano M. et al. Neurodevelopmental outcomes following intrauterine growth restriction and very preterm birth. J. Pediatr. 2021; 238: 135-144.e10. https://dx.doi.org/10.1016/j.jpeds.2021.07.002.
  36. Alkholy U.M., Abdalmonem N., Zaki A., Ali Y.F., Mohamed S.A., Abdelsalam N.I. et al. Early predictors of brain damage in full-term newborns with hypoxic ischemic encephalopathy. Neuropsychiatr. Dis. Treat. 2017; 13: 2133-9.https://dx.doi.org/10.2147/NDT.S144225.
  37. Sacchi C., De Carli P., Mento G., Farroni T., Visentin S., Simonelli A. Socio-emotional and cognitive development in intrauterine growth restricted (IUGR) and typical development infants: early interactive patterns and underlying neural correlates. Rationale and methods of the study. Front. Behav. Neurosci. 2018; 12: 315. https://dx.doi.org/10.3389/fnbeh.2018.00315.
  38. Fernandez-Twinn D.S., Constancia M., Ozanne S.E. Intergenerational epigenetic inheritance in models of developmental programming of adult disease. Semin. Cell Dev. Biol. 2015; 43: 85-95. https://dx.doi.org/10.1016/j.semcdb.2015.06.006.
  39. Shah D.K., Ponnusamy V., Evanson J., Kapellou O., Ekitzidou G., Gupta N. et al. Raised plasma neurofilament light protein levels are associated with abnormal MRI outcomes in newborns undergoing therapeutic hypothermia. Front. Neurol. 2018; 9: 86. https://dx.doi.org/10.3389/fneur.2018.00086.
  40. Кан Н.Е., Тютюнник В.Л., Хачатрян З.В., Садекова А.А., Красный А.М. Прогностическая значимость определения внеклеточной фетальной ДНК в плазме крови при задержке роста плода. Акушерство и гинекология. 2021; 6: 60-5. https://dx.doi.org/10.18565/aig.2021.6.60-65. 
  41. Kesavan K., Devaskar S.U. Intrauterine growth restriction: postnatal monitoring and outcomes. Pediatr. Clin. North Am. 2019; 66(2): 403-23. https://dx.doi.org/10.1016/j.pcl.2018.12.009.
  42. Oke S.L., Hardy D.B. The role of cellular stress in intrauterine growth restriction and postnatal dysmetabolism. Int. J. Mol. Sci. 2021; 22(13): 6986.https://dx.doi.org/10.3390/ijms22136986.

Поступила 13.07.2022

Принята в печать 13.09.2022

Об авторах / Для корреспонденции

Кан Наталья Енкыновна, профессор, д.м.н., заместитель директора по научной работе, Национальный медицинский исследовательский центр акушерства, гинекологии и перинатологии имени академика В.И. Кулакова Министерства здравоохранения Российской Федерации, +7(926)220-86-55, kan-med@mail.ru, Researcher ID: B-2370-2015, SPIN-код: 5378-8437, Authors ID: 624900, Scopus Author ID: 57008835600, https://orcid.org/0000-0001-5087-5946. 117997, Россия, Москва ул. Академика Опарина, д. 4.
Леонова Анастасия Александровна, клинический ординатор, Национальный медицинский исследовательский центр акушерства, гинекологии и перинатологии имени академика В.И. Кулакова Министерства здравоохранения Российской Федерации, +7(937)453-54-27, nastena27-03@mail.ru, https://orcid.org/0000-0001-6707-3464,
117997, Россия, Москва ул. Академика Опарина, д. 4.
Тютюнник Виктор Леонидович, профессор, д.м.н., в.н.с. центра научных и клинических исследований департамента организации научной деятельности, Национальный медицинский исследовательский центр акушерства, гинекологии и перинатологии имени академика В.И. Кулакова Министерства здравоохранения Российской Федерации, +7(903)969-50-41, tioutiounnik@mail.ru, Researcher ID: B-2364-2015, SPIN-код: 1963-1359, Authors ID: 213217, Scopus Author ID: 56190621500,
https://orcid.org/0000-0002-5830-5099, 117997, Россия. Москва ул. Академика Опарина, д. 4.
Хачатрян Зарине Варужановна, аспирант, Национальный медицинский исследовательский центр акушерства, гинекологии и перинатологии имени академика В.И. Кулакова Министерства здравоохранения Российской Федерации, +7(909)656-24-56, z.v.khachatryan@gmail.com, 117997, Россия, Москва ул. Академика Опарина, д. 4.

Вклад авторов: Кан Н.Е., Леонова А.А., Тютюнник В.Л., Хачатрян З.В. – концепция и разработка дизайна исследования, получение данных для анализа, сбор публикаций, обработка и анализ материала по теме, написание текста рукописи, редактирование статьи.
Конфликт интересов: Авторы заявляют об отсутствии конфликта интересов.
Финансирование: Исследование проведено без спонсорской поддержки.
Для цитирования: Кан Н.Е., Леонова А.А., Тютюнник В.Л., Хачатрян З.В.
Особенности нейрогенеза при задержке роста плода.
Акушерство и гинекология. 2022; 11: 24-30
https://dx.doi.org/10.18565/aig.2022.11.24-30

Также по теме

Продолжая использовать наш сайт, вы даете согласие на обработку файлов cookie, которые обеспечивают правильную работу сайта.